Абисол. Покемон катастрофы. Живёт в отдалённых горах и спускается только в преддверии катастрофы, от которой питается. Когда он спускается с гор, за его спиной дует ветер.

Так сказала дощечка в руках человеческого мальчика. Глупо пытаться отразить целую жизнь в нескольких словах. Глупо пытаться вписать жизнь в одно слово – но теперь это называется "тренер покемонов". Человек, который имеет право обладать покемонами. Пускай говорят, что тренер покемонам друг, пускай часть из них – половина или больше – действительно мнит покемонов друзьями, да и покемоны отвечают им взаимностью. Есть ещё другие, для кого победа – цель, а покемоны – средство. Есть покемоны, которые используют своего человека, но им меньше, намного меньше. Есть порабощённые.

Откуда такие мысли могут быть в голове абисола, почти всю жизнь проведшего в норе-пещере в холодных пиках гор? Оттуда же, откуда явилось предчувствие катастрофы. Да, мы питаемся чужими бедами, не мешаем, не помогаем, мы – равнодушны. Там, где происходит непоправимое, ужасное, где рушатся чьи-то жизни, там есть хоть один из нас. "Вороны бедствий" – так звали нас люди несколько сотен лет назад, хотя мы, конечно, не птицы. Мать рассказывала мне о нравах людей. Я её почти не помню, очень мы долголетние – при условии, что пьём силу из мировых катастроф. Я видел тридцать ярких солнц и не бывал ни на одной катастрофе – молодой, подросток. Ещё сорок и наступила бы старость. Но когда ночью меня подняло предчувствие, я уже знал, что это и что делать. Тогда я спустился с гор.

Была ночь. Упругая дикая трава приминалась под моими лапами, но шёл я бесшумно, как любая кошка. Я искал – не нюхом, не слухом, не зрением – чутьём. Но запахи были. Запах раттат, птиц – пиджи, спироу, макроу и хутхутов. Покемоны подгорья спали, не ожидая никакой беды. Видно, и хищников почти не было. Уж не приход ли стаи снизилов станет моей катастрофой?

Нет, ведь охота – это естественный, натуральный процесс. Хищник знает, что ему надо, знает и жертва. Правда, натянутая между этими двумя, ничуть не отдаёт трагедией. Даже редкие слёзы тех, кто остался без друга, отца, брата – на его месте мог быть любой, хищник не искал злобы, в чём его можно винить? Только древние люди называли покемонов, крадущих у них пищу и предметы, вредителями. Они не ощущали себя частью среды, наверное, потому что разучились понимать покемонов. Или наоборот?

Так или иначе, я знаю, я чую, что катастрофа будет связана с тренерами. С их новой практикой ловить покемонов в сферы, а не приручать их. В древние времена, как рассказывала мать, люди долго устанавливали связь с покемонами, даже жили среди них, чтобы получить верного товарища (но не слугу). Тогда у человека было не больше двух покемонов плечом к плечу, тогда таких людей называли не тренерами, а мастерами – то есть умелыми. Мать же всё, касающееся прошлого, называла древним.

Наконец я увидел то, от чего мне предстоит напитаться – приземистое бело здание, всё в прямых углах, которые так любят люди. Окон нет, двери хитро замаскированы. Таятся. Это было бы крепостью, если бы не позорная высота здания. Я мог бы забраться на крышу одним прыжком, не напрягшись.

Но где же тут будет катастрофа? Или уже происходит? Мне надо залечь и ждать или пробраться внутрь, чтобы увидеть всё своими глазами? Я молодой, неопытный, я первый раз чую свою катастрофу – маленькую, локальную, ведь я тут один. На извержение вулкана приходит дюжина абисолов. На потерю разумности – "войну", как это называли люди – десятки. Мать говорила, что видела войну один раз, очень давно. Но люди не успели окончить своё безумство. Невесть откуда явились гярадосы, такие большие, что их разинутая пасть могла целиком проглотить маленький дом. Гярадосы разрушили оба селения, оставив за собой щепки и дымящиеся головешки. В домах тоже были люди, кто успел – спаслись. С войны вернулось совсем мало людей, и они уже тогда были не рады. Мать сказала, что тогда остатки обоих племён соединились, чтобы выжить, и построили новый город. "Золотой стержень" – так назвали город. Видимо, иногда люди быстро учатся, особенно когда к ним применяют силу – ведь мама не помнила войн с той поры. Гярадосы, бич неразумных, теперь, наверное, обмельчали.

Лапами я чувствовал подрагивание земли. В здании точно что-то происходило. Я ещё не был уверен, катастрофа ли это, но я опасался пропустить. Дверь я всё-таки нашёл, пускай она была такой же белой, как и остальная стена, а стыки подогнаны плотно как панцирь кабутопса. Я сделал ритуальный поворот дугой и ударил лапой. На двери осталось три сквозных отметины. Ещё несколько ударов – и металлопластик не выдержал. Серый коридор, полосатый ореолами света от неярких ламп, предстал моему взору.

Я зашёл внутрь, не боясь людей. Абисолы незаметны тем, кто переживает катастрофу. Я не знаю почему и как это происходит. Может, они слишком увлечены, может, это та же сила, что позволяет нам жить за счёт бедствий. Даже если кто-то заметит меня, он не сможет проследить за мной взглядом. Если это происходит, люди чаще всего и не помнят, что видели тёмного покемона абисола. Покемоны – не знаю. Мать не рассказывала мне ни об одной катастрофе, не связанной с людьми. Даже стихийные бедствия. Специально они, что ли, селятся рядом с вулканами, морями, сейсмически опасными местностями или на них? Вот и сейчас. Я прошёл мимо некоторых комнат с распахнутыми дверьми – там были люди. Некоторые пили что-то и отдыхали, другие разговаривали в трубки – телефоны, как они это называли.

Дрожь увеличивалась по мере того, как я продвигался. Я был всё ближе к цели. Похоже, это были шаги какого-то тяжеловесного покемона. Может быть райдон, босугодора или голем?

Я уже совсем подобрался к заветному входу, ведущему к источнику топота, как здание целиком затряслось. Я едва не потерял равновесие – пол вибрировал, как будто под землёй пронёсся бешеный оникс. Это кончилось быстро, и я тут же почувствовал удовлетворённое рвение – да, успел, тут, сейчас! Половина стены обрушилась, и я видел, что происходит за ней.

Зал был полон покемонов, словно их свалили сюда в кучу. Они сцепились друг с другом, они кусали, рвали, напрыгивали, обдавали пламенем, бились током… В глазах царила ярость, но не та, которая бывает у раненного тавроса или потревоженного урсаринга – в их ярости не было предпосылки. Их злоба была самоцелью. В ней не было места даже для удовольствия.

Так значит, это и есть потеря разумности?

Именно тогда я почувствовал, что такое сила катастрофы.

Да, два десятка покемонов, дерущихся друг с другом без причины – и где-то рядом люди – катастрофа, которая напитает меня на годы, несколько лет. Я чуял вихрь, толчок, силу. Время замедлилось, цвета помутились, словно я стал в другом измерении. Мои глаза увидели одновременно все катастрофы, когда-либо виденные абисолами с начала времён, я пережил равнодушие всех абисолов в эти моменты.

Это будет лишь на миг, я понял, но так будет каждый раз, когда абисол напьётся от чужого бедствия. Ведь должен быть кто-то, кто переживёт любую катастрофу, потому что поглощает её, кто вспомнит все ошибки прошлого, когда земля станет снова пуста. Так уже было. Я видел глазами древних абисолов горящее небо, падающих аэродактилей с зелёной, переливающейся перламутровыми чешуйками, шкурой. Тиранитары поднялись из глубин и стреляли в небо лучами разрушения, но отчаивались и уходили обратно – чтобы в спячке переждать смерть порядка. У них есть знание, они так уже делали. Листва, почернелая, устилала вспылившуюся землю…

Всё кончилось очень быстро. Я открыл глаза – точнее, вернул им фокус – и увидел, что покемоны переставали драться, один за одним. Никто из них, конечно, меня не заметил. Но я наблюдал за всем пристально. Покемоны начали друг с другом переговариваться. Хондар и почена в углу не могли перестать сражаться – их усмирили. Сейчас они толпой выйдут наружу, в утренние просторы. Для них кошмар закончился.

Когда абисол спускается с гор, за его спиной дует ветер. Когда абисол возвращается обратно, вокруг становится совсем тихо. Моя пещера тёплая, потому что защищена от ветров, а зимой нанос из снега загораживает вход и сохраняет меня от холодов. Я живу там один – мать-абисол воспитывает своих детёнышей лишь пока они пьют её молоко. Если мы встретимся, то только случайно, на какой-нибудь катастрофе. Я даже буду рад увидеть её, а она – увидеть, что я ещё жив.

Но вообще-то мы, "вороны бед", совершенно равнодушны. Мать рассказывала мне, что когда абисол теряет равнодушие, катастрофа убивает его…

EvilCat 19.07.03