Джованни сидел в опустевшем кабинете с персианом на руках. Неужели все закончилось? Последняя надежда «твари» Андерс уничтожена? Он победил? Или оставалось еще что-то? Шафран-Айленд? Пирамиды? Еще нечто, о чем он мог забыть?

Вспомни то, что глаза однажды узрели

Прекрасным, безветренным утром,

За поворотом тропинки —

Мерзкую плоть средь камней.

Насыщенный низкий голос, идущий будто отовсюду. Джованни знал, кому он может принадлежать, но мысль не успела до конца оформиться в его голове, когда дверь кабинета распахнулась и в проеме возник силуэт высокого звероподобного существа. Его творение, его карикатура на самого себя, его нерожденный отпрыск, его оружие непостижимой силы — мьюту. Лабораторный монстр находился здесь, в одном помещении с Лучано.

— Рад тебя видеть. Хорошо выглядишь, — выдавил из себя Джованни.

— Серьезно? — чуть наклонив голову, сыронизировал мьюту. — Может, еще и обнимешь единственного сына?

Его бесцветные глаза пронзили Лучано, как холодная сталь ножа. Джованни испытывал тот же ужас, что и в день, когда увидел новорожденного мьюту — шестого февраля 2082-го года. Сколько бы он ни готовил себя к тому дню, увиденное произвело на него слишком сильное впечатление. «Вы приняли верное решение, мистер Лучано. Факт генетического родства поможет Вам преодолеть сопротивление, вызванное отвращением, — вспоминал он слова Филберта Блейна, согнувшись над ванной и выблевывая виски, выпитый перед визитом в смотровую. — А чтобы еще упростить Ваше дальнейшее взаимодействие с ним, я рекомендую Вам чаще бывать в лаборатории и смотреть на него, привыкать к его внешности. Я понимаю, что это не доставляет Вам удовольствия. Но поверьте мне, мистер Лучано, так Вам будет проще смотреть на него потом, когда он начнет двигаться, издавать звуки… в общем, жить». И это уродливое существо начало жить тринадцать лет назад, и продолжало жить до сих пор вопреки всем прогнозам. И факт этой жизни, созданной по его приказу, сейчас выглядел для Джованни настолько отвратным и противоестественным, что он был готов на все, чтобы эту жизнь прекратить. Лучано пригнулся к столу, под столешницей которого находилась панель управления «темными излучателями». Только бы система безопасности успела перезагрузиться! Увидев его действия, мьюту поднял руку.

— Лучше не прибегать к оружию, — спокойным ровным тоном предупредил он. — Придя сюда, я рассчитывал на деловой разговор.

Джованни опешил. Он ожидал атаки, смертоносного психокинетического удара. Но то, что происходило в реальности, было просто дико. Он не знал, что теперь делать, и думал только о том, что все должно быть не так.

— У создания не может быть делового разговора с создателем, — вызывающе выпалил он.

— Я бы поспорил с этим утверждением. Но, так или иначе, мой создатель мертв.

Мьюту тяжело вздохнул, на секунду задумавшись о чем-то. Лучано показалось, что он выиграл момент, чтобы активировать излучатель.

— Со мной не ведут деловых переговоров — мне подчиняются! — грозно выкрикнул он, привстав и с силой нажимая на кнопку.

Мьюту дернулся всем телом, схватился за стол, едва не свалившись с ног, и что-то прорычал сквозь зубы от боли. Казалось, эффект был достигнут.

— Да, новое оборудование «Р-инкарнации» оправдало мои инвестиции. Посмотрим, как долго ты протянешь под таким потоком «темного излучения».

Но триумф Джованни был поспешным. Мьюту резко поднял голову, его глаза пылали. Одним ударом он уничтожил оба излучателя, а следующий пси-удар был направлен в тело Лучано. Джованни ощутил резкую острую боль в пояснице, его ноги подкосились, и он, сцепив зубы и взвыв, рухнул в кресло. В глазах было темно, весь позвоночник простреливало болью, которая отдавала и в ноги. Закрыв глаза и закусив губы, он уперся руками в стол и попытался встать, но тут же рухнул обратно. Боль многократно усилилась, но страшнее нее было другое — Джованни Лучано больше не ощущал своих ног. Мьюту обошел его, встал у него за спиной, положил руки ему на плечи и прижал его к спинке кресла.

— Советую Вам не дергаться, мистер Лучано, — тем же ровным тоном заговорил он. — Повреждение позвоночника — это очень серьезно. Это я говорю Вам как медик, генеральный директор медицинского холдинга «Ген.Супериор». Теперь у меня есть имя, знаете ли. И это имя — Максимилиан Твоми, если Вы еще не догадались.

Джованни принял новый факт, как должное. В настоящий момент его не заботила история бизнеса Макса Твоми — его внимание направилось на появившуюся в офисе вонь. Осознав, что запах испражнений исходит от его собственных штанов, Лучано испытал невиданный доселе ужас. Ноги отнялись, сфинктеры непроизвольно расслабились — это было верным признаком худшего, что могло случиться:

— Ты сломал мне хребет! Повредил спинной мозг, сукин ты сын!

Досада и гнев практически заглушили боль — Джованни не мог поверить, что искалечить и унизить его будет таким плевым делом.

— Ну вот, мистер Лучано, теперь Вы обречены сидеть в этом кабинете и слушать то, что я говорю, — произнес мьюту, обходя его и усаживаясь за стол. — Что ж, я уверен, что Вы уже могли почувствовать, что Ваша корпорация изживает себя, в то время как мой холдинг уверенно вступает в права монополиста в этой сфере. Наша деловая встреча была неизбежна.

— Ты!.. ты серьезно собрался говорить о бизнесе?! — задыхаясь, хрипел Джованни. — Ты? Со мной? После всего?..

Белые глаза Макса Твоми коварно сверкнули:

— А чего ты ожидал, Лаки Джованни? Наверное, что я приду лишь затем, чтобы убить тебя? Можно и так. Я в любом случае вступлю в права наследования и заберу все, что принадлежало тебе. Но гораздо лучше, чтобы ты видел это. И видел через решетку.

Лучано выдавил из себя хриплый смешок, жалкое подобие иронии:

— Месть… Ну конечно…

— Вовсе нет, — возразил мьюту, — только бизнес. Тебе ведь это знакомо?

Джованни из последних сил шарил рукой под столом, пытаясь вызвать охрану, но боль мешала ему сосредоточиться.

— Ну, не напрягайся: я уже заметил, что ты хочешь нажать кнопку, — сказал Макс Твоми. — Я не помешаю тебе сделать это. Я не боюсь ни твоих «цепных собак», ни твоих «передовых технологий». Я даже научился управлять «темным излучением», а что ты? Ты все еще надеешься заполучить меня?

— Богом себя мнишь?! — бросил гневную реплику Лучано.

— Кто бы говорил, — Твоми усмехнулся. — Хотя, почему бы и нет? Ты же веришь в Эру Водолея?

Джованни обессиленно опустил руки на бесчувственные колени.

— Эту религию создали по моему заказу.

— Значит, бога тоже создали по твоему заказу. Рожденный шестого февраля, я Водолей, и это будет моя эра! Я и есть та самая Всемогущая Сила!

Джованни глубоко дышал, белая маска его лица покрывалась каплями пота от боли. Еще и эта вонь… Унизительно! Он уже не хотел ничего. Было бы проще, если бы мьюту сразу его убил — и пошло все к черту! Но плод науки, появившийся на свет по его приказу, был твердо намерен отыграться за все мучения, перенесенные в самом начале своей жизни.

Только теперь Джованни понял, что во внешности мьюту произвело на него наибольшее впечатление. Глаза. Ведь Лучано и раньше видел своего «отпрыска» в мутном растворе за стеклом. Может, тогда в голове Джованни и мелькал вопрос, какие же у лабораторного создания будут глаза, но тогда он просто вытеснил эту деталь из сознания, словно глаз у мьюту не было вообще. Бесцветные, белые, с едва заметными прорезями зрачков — холодные глаза, больше похожие на отшлифованный лед. Из-за них искусственно созданный экстрасенс выглядел каким-то безжизненным, а точнее, бездушным.

— Как показал опыт, оставлять его в живых опасно. Поэтому босс и приказал нам сохранить только часть.

Крикс открыл глаза и рывком подался вперед, пытаясь встать, но его тело удерживали ремни. Он был привязан к медицинскому столу и находился в лаборатории. Судьба поразительно настойчива! Рядом стоял человек с кудрявыми седыми волосами, одетый в белый халат поверх медицинского костюма. Он носил несколько старомодные усы, а также имел подобие монокля на левом глазу. Хотя покрасневшие отечные веки указывали на то, что приспособление со стеклом служило для защиты от инфицирования после некой операции — вероятно, замене поврежденного глаза на кибернетический имплантат. Все это придавало незнакомцу гротескно-нелепый вид. На его халате крепился бейдж с надписью: «Др. Серж Загер, заведующий отделением трансплантологии». Доктор Загер поставил на столик для инструментов контейнер для транспортировки органов и жестом подозвал к столу Эрбока Охотника. Белоглазое чудовище принялось рассматривать и обнюхивать Крикса, трепеща раздвоенным языком у его лица.

— Эоны — Духи Небесные, опять ты! — с досадой и страхом проронил Никополидис.

— А ты вкусный, — прошипел Охотник, схватив его за раненое плечо. — Я очень доволен, что нашел тебя.

Стальные когти монстра раздвинули рваную одежду, обнажив рану на плече Крикса — и тварь вонзила металлические клыки в плоть алаказама. Экстрасенс стиснул зубы, едва сдерживая рвущийся из груди крик ужаса и боли. Челюсти эрбока буквально вырезали из его плеча кусок мяса, и теперь на его глазах монстр с упоением жевал добычу.

— Ей, Охотник, — окликнул монстра доктор Загер, — у нас уговор, помнишь? Отдай мне его мозг — а все остальное остается тебе. Но мозг мне нужен в полной сохранности.

— Хирургическая точность — моя базовая функция, — ответил Эрбок.

Опустив холодную лапу на лоб Крикса, он прижал его голову к столу. Потом поднял указательный палец другой руки, увенчанный таким пилообразным лезвием, которое наверняка могло рассекать кость, и приставил его к виску алаказама, собираясь делать разрез. Крикс приготовился к худшему, и даже боль в плече уже не тревожила его — он понимал, что это была ерунда по сравнению с тем, что с ним будут делать сейчас. Но Эрбок Охотник медлил. Что-то щелкнуло в его голове, монстр опустил руки и отвернулся от операционного стола.

— В чем дело? — возмутился Загер.

— Смена программы, — сухо уведомил Охотник и резко вонзил когти в тело человека. Лезвия одной лапы с противным чавканьем вошли в живот, второй — рассекли горло, заливая все вокруг кровью. Когда тело Сержа Загера осело на пол, эрбок упал на все четыре конечности перед ним и принялся есть. Крикс смотрел на ужасающее зрелище и испытывал массу амбивалентных эмоций, отчего у него закружилась голова. Но тут его внимание переключилось на влетевшую в помещение птицу. Небольшой брейвери пролетел между операционными светильниками и приземлился на грудь Никополидиса. На секунду алаказаму показалось, что глаза птицы светились неким мистическим сиянием, но видение оказалось лишь иллюзией. Крикс ощутил, как все его тело пробрала дрожь, подобно легкому разряду тока — и он перестал что-либо осознавать.

Одним рывком алаказам разорвал ремни и спрыгнул с медицинского стола. Потом он посмотрел на алое чудовище, чавкающее в углу — и синие лучи, вырвавшиеся из его глаз, убили Охотника быстро и чисто.

В лабораторию вбежал Эдмунд Себастиан с карманным компьютером в руках. Лицо и волосы профессора вымокли от пота, грудная клетка двигалась частыми рывками. Из-за тяжелого дыхания Себастиан не мог ничего сказать.

— Простите, мне пришлось усыпить Вашу зверушку, — обратился к нему первым алаказам.

— Нужна помощь? — спросил Себастиан, глядя на окровавленный рваный костюм Крикса.

— Все нормально. Подождите в машине — скоро я вернусь с одним своим другом.

Профессор кивнул и так же взволнованно побежал обратно к арендованному аэрокару.

Несколькими минутами раньше Эдмунда Себастиана к центру «Р-инкарнации» приехал Генгар в теле Юджина Хасарда. Одержимый кадабра вышел из машины и прошел мимо охранников на лестнице, убив их одним прикосновением, которое превратило людей в почерневшие высушенные мумии в белой униформе. Когда Хасард вошел в здание, его окружили агенты «Три-плэкса», но Духа Смерти в теле кадабры это нисколько не волновало. Он осматривался и принюхивался.

— Шельмец, тебя здесь еще нет, — шипящим голосом сказал сам себе Хасард-Генгар. — Придется подождать — ну что ж… тогда я сдаюсь.

Он поднял руки и позволил охранникам надеть на себя наручники. Агенты «Три-плэкса» завели его в помещение с голыми серыми стенами, железным столом в центре и двумя стульями. Комнату слабо освещали блеклые люминесцентные лампы. Хасарда усадили за стол, один из агентов сел напротив него. Человек предпочел скрывать лицо под шлемом. Агент был крайне серьезно настроен, тогда как Юджин вызывающе улыбался во все зубы.

— С какой целью Вы заявились сюда? — грозным низким голосом спросил человек.

— Это дело не твоего скудного ума, — нагло ответил кадабра.

Ответ явно не порадовал агента, и тот дал знак другим бойцам «проучить» Хасарда. На него посыпались удары кулаков и прикладов, но все они не произвели никакого эффекта и не смогли стереть надменную улыбку с лица экстрасенса.

— Как Вы убивали? — задал агент следующий вопрос. — Это новая технология или новый уровень психических сил?

— Прочти это в моих мыслях. Или ваш хваленый ученый коллектив так ни на что и не сподобился последние двенадцать лет?

Тут кадабра умолк и перестал скалить зубы. Он поднял голову и снова принюхался к воздуху. Ощутив что-то, уловимое лишь для него, он снова ощерился.

— Мы могли бы обсудить это, — обратился он к агенту, — но у меня, увы, нет времени продолжать беседу.

Хасард встал из-за стола и показал бойцам «Три-плэкса» руки, свободные от наручников. Агенты направили на него стволы.

— Как?! — заорал человек, допрашивавший его.

— Фокус-покус. Кстати, еще я могу поймать пулю, и даже зубами, так что стрелять бесполезно. Вы были не в курсе? Так знайте.

Кадабра прошел между оторопевшими агентами и вышел из помещения. Опомнившись, люди попытались стрелять ему вслед, но пули чудом не трогали его. Преследовать его агенты «Три-плэкса» не решились.

Хасард-Генгар вошел в лифт и поднялся на 2-й уровень. Там, посреди белого коридора, стоя у огромного стекла, за которым раскинулась панорама темного умирающего города, он принялся ждать.

С правой стороны послышались уверенные отчеканенные шаги. В коридоре появился Нико Старр.

— Абраксас, — проговорил, глядя на него, Хасард.

— Зачем ты последовал за мной, мой смертный сын? — спросил бог голосом Нико Старра.

— Генгар, Смерть Приносящий, Дух Смерти, тоже здесь?

— Не произноси имя этого…

— … Кровожадного духа! — продолжил его фразу Хасард неестественным голосом и, коварно ощерившись, снял темные очки.

— О Небеса, я попался! — воскликнул Абраксас, узнавая взгляд Генгара даже в чужом теле.

— Да, мерзкий хитрец Абраксас! Я мог бы уже сейчас положить конец всему этому балагану, но я пообещал этому телу, что выслушаю тебя.

Генгар ослабил контроль над Хасардом. «Слушай!» — наказал призрак. Но Юджин не сразу смог выполнить приказ — из-за невыносимой эманации он с трудом ориентировался как в окружающем мире, так и в собственных телесных ощущениях. У него вновь открылось носовое кровотечение — это первое, что кадабра смог осознать. Затем понял, что глаза слезятся от боли, а веки отекли. Но главное — он с трудом мог слушать… Все звуки были приглушены, он слышал их, как сквозь вату. Его слуховые проходы наполняла вязкая жидкость. Наверное… нет, он не хотел думать о ее природе. Лучше отвлечься от мыслей о наихудшем сценарии и слушать разговор богов, каких бы усилий это ни стоило.

Твоми восседал напротив Джованни, удерживая осанку и выражение лица победителя. Однако в своих мыслях он бессмысленно, но упорно изучал человека, которого не видел живьем тринадцать лет, ища в его внешности какие-то общие черты с собой. И, самое удивительное, Макс находил их. Похожие выраженные скулы и надбровные дуги, похожий взгляд из-под сдвинутых бровей… Абсурд, параноя, издевательство над собой! Для чего же Твоми продолжал это делать? Неужели его настолько задело то, что он и Лучано говорили одними и теми же фразами? «С нами не ведут переговоров — нам подчиняются». Мьюту до костей пробрала дрожь, когда он услышал свои слова из уст Джованни.

Это могло быть простым совпадением — не такая уж и оригинальная фраза, чтобы служить показателем. Она не стоила того, чтобы казнить себя из-за тирана в черном мундире. Нет, Джованни Лучано больше не заставит Макса Твоми страдать! Пусть лучше сам Лучано ощутит боль! В каком отчаянии был сейчас Джованни, когда полез на рожон:

— «Всемогущая Сила»? Бесспорно, в экстрасенсорике и интеллекте тебе нет равных — я столько вкладывал в это и требовал максимума. Но с такими силами любой осел мог бы быть богом! Настоящая сила — это сила духа. Но это не про тебя!

Мьюту приводили в ярость его слова. Джованни даже не догадывался, из какой ямы выкарабкался Макс благодаря силе воли. И кто кинул его в эту яму? Лучано. Нет, сейчас этому ублюдку не удастся вывести Твоми на эмоции.

— Был бы я слаб духом, я бы убил тебя сразу. Тогда, тринадцать лет назад, — проговорил мьюту, искренне озвучивая желание, которое преследовало его все эти годы.

Джованни не сдавался:

— Тогда, тринадцать лет назад я предложил тебе править миром. И почему тогда ты отказался? Потому что не смог терпеть боль, через которую нужно было пройти для этого. Ты сбежал от того, что могло закалить твой характер. И ты убил всех тех, кто дал тебе жизнь. Почему? Потому что ты не контролировал себя?

— В этом случае тебе не стоит испытывать мое терпение, — предупредил мьюту.

— Что ж, это еще раз доказывает, что ты — слабак! — не отступился Джованни.

Макс вспомнил, как этим утром смотрел в зеркало. Он не видел лица убийцы. Но на самом деле на его счету были десятки жертв. И все это — случайность, неспособность контролировать себя? «Я ни разу не был в состоянии аффекта. Я всегда контролировал себя. Когда я убивал, я мог остановиться, если бы захотел! Но я не хотел». Хотел ли он сейчас совершить еще одно убийство? Это был нелегкий вопрос.

Его медицинский холдинг спасал жизни, а нелегальный бизнес, связанный с наркотиками, с которого все началось, забирал их. Но все жертвы этого бизнеса сами делали такой выбор. И наркотики, и медицинская помощь стоят денег — разумные существа выбирают сами, спасать свою жизнь или угробить. Твоми лишь предлагал альтернативу. Он осуществлял естественный отбор — так он думал всегда. В таком случае ничто не мешало Максу осуществить его и ныне.

Конечно, Джованни провоцировал его. И Твоми очень хотел бы сейчас уложить человека в черном мундире на операционный стол, чтобы пытать его и заставить молить: «Убей меня! Убей!», именно так, как обычно просят жертвы неудачных экспериментов.

— Значит, хочешь бросить вызов моей силе духа? Хорошо, — согласился Макс Твоми. — У меня есть с собой кое-что. Мы можем сыграть в одну азартную игру…

Он расстегнул куртку и вынул из кобуры револьвер.

— Я согласен! — тут же решился играть Джованни, догадавшись, что предлагает ему Максимилиан.

Мьюту оставил в барабане «Кольта» одну пулю, остальные просто ссыпал в карман.

— Барабан вращается один раз. После этого раскрутим револьвер — на кого укажет дуло, тот стреляет первым, — огласил он условия игры. — Начнем?

Лучано кивнул, и Твоми положил «Кольт» на стол и раскрутил его. Когда револьвер перестал вращаться, дуло указывало на Макса. Мьюту взял оружие и с надменным лицом, на котором напрочь отсутствовали сомнение и страх, поднес «Кольт» к виску.

— Давай, пока мы живы, порассуждаем вот о чем, — обратился к нему Джованни. — Допустим, ты заберешь мою компанию, выстроишь грандиозную бизнес-империю, а что дальше? Твоя жизнь ведь все равно скоро окончится — и кто подхватит твою корону? О, как растерзают твое наследство над твоей могилой! — злорадно протянул он. — Хотел бы я взглянуть на это.

Макс Твоми спустил курок. Выстрела не последовало.

— Взаимно, — ответил он Лучано, кладя револьвер на стол. — Твой ход.

Как и ожидал мьюту, на лице человека обозначилось выражение облегчения. Джованни выдохнул, взял «Кольт» и понес к голове.

— А что ты думал о вступлении в права наследования? — продолжил рассуждать он, держа ствол у виска. — Ведь чтобы обнародовать заключение, тебе придется рассекретиться. И так ты в один момент потеряешь всех клиентов! Приобретешь мою часть, но потеряешь все!

Он нажал на спуск. Выстрела не было. Оставить Твоми наедине со сказанным не удалось.

— Полагаю, поэтому ты посчитал, что отречься от всего в пользу мьюту — безумие? — ответил Макс на отчаянные нападки Лучано. — Да, за словом «мьюту» стоит только ужас и разрушения. Но Максимилиан Твоми — это совсем другое дело. У него уже есть определенная репутация.

Макс улыбнулся, взял револьвер и немедля нажал на курок. И снова ничего не произошло.

— Нет разницы, как ты себя назовешь! — стоял на своем Джованни. — Даже если твоя компания вылечит весь мир, твоего лица люди не забудут!

— Ты всерьез думаешь, что поведал мне какое-то грандиозное откровение? Считаешь, за тринадцать лет я ни разу не задумывался об этом? Или ты просто провоцируешь меня? Если ты хочешь смерти, это означает твое поражение. Ты ведь знал, что я могу подстроить эту игру. Ты просто не выдерживаешь боли и хочешь умереть. Поэтому ты так легко согласился. Ты проиграл с самого начала.

Твоми чувствовал эмоции Лучано, понимал его мысли: тот боялся, что если признается в своей слабости, мьюту точно оставит его в живых. Гнить в тюрьме, да еще пожизненно мириться с тем, что у него парализовано все, что ниже пояса, и он не контролирует свои физиологические отправления — до такого унижения сам Джованни не додумался бы никогда, тут лабораторный отпрыск обошел его. Стоило помнить, что Лучано теперь был готов на все, чтобы избежать такой участи. Он схватил револьвер.

— А почему ты так легко предложил это? И для чего вообще носишь с собой старомодное оружие? Может, испытываешь судьбу, периодически проверяешь, есть ли для тебя место в мире? Я ни за что не поверю, что ты можешь полюбить жизнь. Мир не примет тебя никогда!

Макс Твоми с ироничным изумлением поднял брови:

— Ты говоришь за весь мир? Откуда такие полномочия?

— Не упирайся! — из последних сил, хрипя, настаивал Джованни. — Ты же знаешь, что никому не нужен, кроме меня. Про тебя песню написали лет сто назад:

Ты - капля дождя!

Только номер, но не имя!

Но ты не видишь этого,

Ты не веришь этому!

В конце дня

Ты – иголка в стоге сена.

Ты подписал это и скрепил печатью,

И теперь тебе придется с этим жить!

Лучано как на последнем издыхании выдавил из себя сухой смешок и нажал на спуск. И снова выстрела не было.

Пятый ход был решающим для мьюту. Пятьдесят на пятьдесят. Так рисковать он не хотел, ведь он уже давно не желал расставаться с жизнью. Тогда почему он вообще пошел на столь отчаянный шаг? Неужели где-то на бессознательном уровне Макс Твоми все еще не хотел жить? Нет, он же понимал, что дает в руки Джованни оружие. И он читал намерения Лучано, чтобы создать защитный барьер в случае, если тот направит ствол на него. Неужели Твоми просто решил проверить еще раз?..

Неподходящее время для самоанализа. Максу нужно было решить, что делать теперь. Даже если он создаст защитный барьер перед выстрелом, это будет означать поражение. Но ведь он, как и Джованни, всегда играет по своим правилам. Тогда что терять? Он убьет своего создателя. Просто пустит в него пулю из револьвера. Очень приземленно, как для легенды. А для простого смертного — как раз. В конце концов, у мьюту были основания для этого.

— В моей жизни был человек, который меня любил, — проговорил он. — Был настоящий друг. Амбер. О чем тебе говорит это имя? Ты ведь виновен в ее смерти!

Лучано тряхнул головой, как в конвульсии:

— Не слишком ли громкое обвинение? Я ужасный человек, но я далеко не бездушная мразь, способная убить ребенка! Я всего лишь стер программу.

— Программу?! — не выдерживая, взбесился Макс. Его эмоции, ждавшие выхода так долго, рванулись наружу. — Не обесценивай то, чего ты не знал! Она говорила со мной, как живой человек!

Джованни снова попытался рассмеяться, но его смех был больше похож на кашель.

— Жаль. Мне так тебя жаль. Ты тоже стал жертвой этой иллюзии.

Его слова были подобны осквернению святыни. Такое прощать точно нельзя. Пятый ход. Пятьдесят на пятьдесят. Стоит ли игра свеч? В себя или в Лучано? Почему-то Максимилиан вновь вспомнил слова: «Помни о пирамидах». Его предвидение отчетливо говорило, что у него есть всего один выстрел, прежде чем огромная каменная пирамида пробьет стены центра «Р-инкарнации». Принимать решение нужно очень быстро.

Для чего Твоми так хотел встречи с человеком, который считался его биологическим отцом? Чего мьюту хотел добиться от Джованни? Раскаяния? Отчаяния? Расплаты? Справедливости? Все это было субъективно и недосягаемо. Максимилиан просто убеждал себя, что со смертью «отца» его ненависть и страх по отношению к самому себе пройдут. Но это было величайшим заблуждением. Можно было убить перед собой, но не в себе.

Макса резко передернуло от ужаса — он заметил, что медленно подносит ствол к собственной голове. Неосознанно. Что ж, может, самое время и ему «продолжить путь», как говорила Амбер? Может, это будет путь туда, где она под звездами ждет его с черепом моржа, которым они будут играть, как мячиком, где он снова станет чистым ребенком, у которого не атрофированы мышцы, а нервная система не искалечена транквилизаторами! Твоми бегло улыбнулся тому, как он, закоренелый непробиваемый атеист, вдруг ударился в чистейший мистицизм.

Мьюту уже готов был выстрелить, но его рука почувствовала сопротивление, и он открыл глаза с таким чувством, словно в момент пробуждения к нему пришло осознание границы сна и реальности. Перед ним в медитативной позе левитировал мью.

— Какого черта ты явился?! — вскричал Твоми. — Жить надоело, да?

— Я виноват перед тобой, — опустив глаза, признался Тиис. — На прощение не рассчитываю, но хочу теперь действительно помочь. Прочти мои мысли — и поймешь, что я не вру.

Макс настроился на сознание и память «брата». Мью позволял ему совершать телепатическое вторжение, но Твоми не спешил. Те несколько раз, когда он погружался в чужие мысли, мьюту не находил там ничего хорошего. Увы, так было и на этот раз.

— Черт побери, — обескураженно выдохнул Макс, — ты ПОМОГ Вивисектору!

Тиис невозмутимо опустил голову в знак подтверждения этих слов:

— Жизнь возникает из смерти. Органическое из неорганического, если будет угодно. Да ты и сам все знаешь. Да, без меня Вишес никогда бы не поймал самку мью. Я предчувствовал твое рождение. Я ХОТЕЛ, чтобы ты родился.

Твоми схватился за голову, пораженный таким откровением.

— Ты понимаешь, что ты уничтожил свой вид?! Ты понимаешь?!

— Я изначально понял больше, чем другие. Изменить этот мир могло лишь существо, подобное тебе. Да, ты имеешь право ненавидеть меня — но я просто хочу, чтобы ты знал о своей жизни и ее цене.

— Что я слышу? Ты тоже дал мне возможность жизни для чего-то, как все они, для своих целей — ты признаешься? Тебе я тоже что-то за это ДОЛЖЕН?

— Ты уже все делаешь, как надо. Просто живи.

Секундное замешательство мьюту — и телекинетический удар мью отбросил его на несколько метров от Джованни, а еще через сотую долю секунды огромная каменная пирамида снесла все этажи здания выше директорского офиса, и ее грань, обращенная вниз, буквально размазала по полу президента Лучано.

— Прощай, брат. Теперь уж точно навсегда, — услышал знакомый голос в голове Твоми, прежде чем мир в его глазах на какой-то миг провалился в чернеющую бездну.

Вскоре мьюту очнулся среди обломков. Дуче кусал его за большой палец левой руки.

— Да я живой — хватит уже, перс… — попытался отмахнуться Твоми.

Персиан подошел к его лицу и стал тереться о подбородок.

— Хочешь сказать, ты со мной? Спасибо, кот. Тебя зовут Дуче? Иди сюда, диктатор, — Макс взял его в охапку одной рукой и положил себе на грудь. — Посмотри — какое прекрасное чистое небо! Как я раньше не замечал…

За несколько минут до смерти Лучано на этаже, ниже его кабинета, боги в телах смертных степенно обсуждали ситуацию, сложившуюся на Земле и в частности в городе Нью-Йорке.

— Таким образом, я не сделал ничего, что без меня не смогли бы сделать мои смертные дети — просто без меня у них было бы меньше шансов, — говорил Великий Абраксас.

— Как ты только обвел нас? Что за фокус с тем артефактом? — спрашивал Генгар, Смерть Приносящий.

— Я знаю о мире больше, чем вы все, — гордо отвечал Страж Единства Времени и Пространства. — Я ведь его творил. Но больше я не сбегу — могу заверить.

— Ты поступил мудро. Мы могли бы совершить еще много великих дел вместе.

— Не переборщи, Дух Смерти.

— Я могу говорить за тебя на суде, — предложил Генгар.

— Я буду защищать себя сам и покажу всем богам положительные аспекты моего мятежа. У меня есть несколько конструктивных предложений…

— Они подождут. Долгий и тщательный психоанализ будет более чем необходим, чтобы объяснить серьезные нарушения в твоем поведении…

Абраксас припал к стеклу руками Крикса Никополидиса. Он последний раз окинул взором простого смертного Землю, которую когда-то создал. Каменные пирамиды в этот момент крушили вершину здания. Холодная ладонь Генгара-Хасарда обхватила ладонь Абраксаса-Никополидиса… и в пыльном воздухе начался медленный танец. Абраксас и Генгар, покинув свои тела, поднялись над сочлененными пирамидами — и те исчезли в бесцветной вспышке молнии, очистившей небо, вместе с богами, оставив у окна двух экстрасенсов, держащих друг друга за руки.

Крикс первым разорвал рукопожатие. Он обхватил рукой раненое плечо и застонал. Как бы много вопросов ни вставало в его голове, их все затмила неистовая боль. Переведя дыхание, алаказам, наконец, заметил стоявшего рядом кадабру. Тот имел поистине ужасающий вид: каждая клетка его тела будто источала безмерную, невообразимую усталость, а лицо и шея были покрыты кровью. Кровь сочилась из его ушей, стекала от покрытых багровой коркой ноздрей по усам и подбородку и капала на пол, алая слеза ползла от левого глаза по костлявой морде. Склеры глаз тоже окрасились красным из-за многочисленных кровоизлияний, полузакрытые веки выглядели отекшими. С неимоверным усилием Никополидис смог узнать в этом несчастном Юджина Хасарда. Истинный освободитель Нико Старра стоял неподвижно, с застывшим отсутствующим взглядом, истекая кровью и, кажется, не дыша. Не меняя выражение и не издавая ни звука, внезапно он просто упал навзничь. Никополидис подошел к кадабре — Юджин никак не отреагировал, он не шевелился и, не моргая, смотрел в потолок.

На миг Крикса отвлекли шаги на лестнице слева. В белый коридор 2-го уровня вошел Макс Твоми. В одной руке мьюту сжимал револьвер «Кольт Анаконда», другой держал полосатого персиана, цепляющегося когтями за воротник и погоны его куртки.

— Что тут случилось? — спросил он, отпустив кота и убирая пистолет в кобуру.

Он подбежал к Хасарду и присел рядом с ним. То же самое сделал и Крикс Нико.

— Я не знаю, что с ним! — воскликнул он.

Мьюту взглянул в остекленевшие глаза Юджина — зрачки были сужены и не реагировали на изменение освещения, когда Твоми загораживал свет ладонью.

— Плохи дела, — проговорил Макс. — Похоже, закрытая черепно-мозговая травма.

— Нам… нужно унести его отсюда, — рассудил Нико. — Но я сам не смогу… Проклятье! Моя рука! Она не действует. Эта тварь, похоже, перегрызла мне там сухожилия.

Пальцы алаказама были неестественно скрючены. Максимилиан взял его за руку и силой разогнул пальцы, но как только отпустил, они вернулись в прежнее положение.

— Похоже, у тебя еще и нерв поврежден, — сделал вывод он.

— Да. Черт! Слушай, может, хоть ты в курсе: что здесь творилось? Это все закончилось?

Мьюту пожал плечами. В этот раз ему было нечем крыть.

Хасард тяжело вдохнул, и Твоми, и Никополидис вздрогнули от неожиданности, но в то же время несколько успокоились, убедившись, что он все-таки был еще жив. Кадабра тихо медленно заговорил:

Конец? Конец — нелепое словцо!

Чему конец? Что, собственно, случилось?

Раз нечто и ничто отождествилось,

То было ль вправду что-то налицо?

Зачем же созидать? Один ответ:

Чтоб созданное все сводить на нет.

«Все кончено»… А было ли начало?

Могло ли быть? Лишь видимость мелькала.

Зато в понятье вечной пустоты

Двусмысленности нет и темноты.

Дочитав, он вдохнул еще раз и неожиданно захохотал. Совершенно безудержно, совершенно безумно.

— Значит, так, — взяв себя в руки и встав во весь рост, продиктовал Твоми, — я беру его на себя, а ты забери Дуче. Животное ведь не виновато, что родилось в лаборатории «Р-инкарнации».

Макс взял Юджина на руки, Крикс одной рукой схватил персиана в охапку и повел мьюту к выходу на тротуар 2-го уровня, где их ожидал профессор Себастиан в арендованном аэрокаре цвета желтой охры.

— Едем в Медицинский центр Шафран-Айленда, Эдмунд, — наказал Твоми Себастиану, размещая Хасарда на задних сидениях машины. — Позвоните им, скажите, что у нас двое раненых — пусть готовят операционные и вызывают реаниматолога и нейрохирурга. И еще: сообщите Сабрине и остальным, что мы направились в больницу.

— Ничего не понимаю, — садясь в аэрокар, проронил Нико. — Ты сказал, у меня повреждены нервы — я ведь тогда ничего не должен чувствовать? Но мне больно! И болит все сильнее! Что за кошмар?!

— Яд эрбока? — предположил Макс. — Ничего, уже скоро тебе окажут помощь.

Когда Себастиан привез Твоми, Никополидиса и Хасарда в Медицинский центр, их уже ожидали все, кого коснулись последние события — Сабрина, Джон, Джилл Бишоп, Шон Андерс и Эусин Фанталлен. Последние двое сопроводили сюда раненых в Шафран-Айленде — сражение завершилось успешно, но не без потерь. Твоми, не объясняя ничего, сразу стал раздавать команды медицинскому персоналу, и все беспрекословно подчинялись, работая быстро и четко. Максимилиан сам лично отправил Крикса в операционную, после чего детально изучил результаты первичных обследований Хасарда.

— Что скажешь, Макс, как он? — обеспокоенно спрашивала Сабрина. Джильда и Джон тоже не отходили от него ни на шаг, ожидая вердикта для Юджина.

— Общее состояние на 4,2 по Кейну, — заключил мьюту. — Альфа-излучение его мозга не возвращается в норму — надо полагать, он испытывает сильную головную боль, хоть и не подает признаков. Мозг фактически кажется сдавленным в нескольких местах. Все жизненные показатели: температура тела, частота дыхания и сердечных сокращений, уровень гемоглобина — существенно ниже нормы. А вот состояние сердца отличное, хотя во время последнего обследования, насколько я знаю, было критическим. Все это странно… не говоря уже про этот нелепый протез — он очень тяжел. Чтобы передвигаться с ним, он должен был задействовать всю свою психическую энергию. Может, поэтому он так ослаблен. Но самое серьезное — это нарушение сознания. Он проводит все время, цитируя «Фауста», лежа на спине и уставившись в пространство… или же без причины заходится истерическим смехом.

И, словно услышав его слова, лежащий на столе в смотровой Хасард вновь захохотал.

— Снова за свое? — проронила Джилл.

Стальная Леди не могла поверить, что это именно он перед ней корчился от нелепого смеха — ее соперник номер один, которого она любила и ненавидела, освободитель великого Нико Старра. Несчастный и жалкий Юджин Эрл Хасард. Он едва дышал, его сердце билось, когда ему вздумается. И при этом он истерически смеялся.

— Думаю, это нечто вроде психологической защиты — он смеется, чтобы не рыдать от боли, — предположил Твоми. — Либо это все-таки утрата рассудка…

— У тебя есть способ вернуть его? — осведомилась мисс Андерс с искренней тревогой.

— Да. Локальный фибринолиз внутричерепных гематом — и он сможет вернуться домой уже через два дня. Но реабилитация в любом случае долгая. Посттравматические судороги могут появиться и через два года. То же касается провалов в памяти. Не знаю, будет ли он когда-то прежним, но, по крайней мере, через два дня к нему вернется сознание. Он встанет на ноги, я уверяю, Сабри.

Когда Макс произнес имя Сабрины, смех Юджина резко оборвался. Кадабра смотрел на своего тренера, но не узнавал ту, чье имя едва уловимым эхом откликалось в его больной голове. Он напрягся, но взгляд все равно проходил насквозь, немощное сознание никак не могло ухватиться за что-то знакомое. Мьюту, увидев, как взбесились показания приборов, отражая нервное напряжение Юджина, посчитал необходимым сделать инъекцию транквилизатора.

Все быстротечное —

Символ, сравненье.

Цель бесконечная

Здесь — в достиженье.

Здесь — заповеданность

Истины всей.

Вечная женственность

Тянет нас к ней…

Последние слова кадабра пробормотал будто сквозь сон — транквилизатор уже начинал действовать. Юджин словно спускался по ступеням во тьму, все дальше от разношерстных личностей, обступивших его со всех сторон, от проклятых медикаментов и больничной аппаратуры, от мерзкого света операционного светильника. Он засыпал, и образ, которым он был теперь одержим, все яснее всплывал на поверхность… Элен! Только бы не забыть ее!

— Готовьте его к операции, — распорядился Твоми. — Мисс Андерс, Вы потом напишите согласие как бывший тренер — ведь родственников у него нет.

— Я его отец! — вмешался Джон.

— Но ты ведь от него отказался! — швырнул ему мьюту и ушел вслед за врачами.

Максилилиан остался наблюдать за операцией, когда к нему подошел детектив Фанталлен.

— Мистер Твоми, — нерешительно обратился к нему Эусин, — может быть, хотя бы Вам известно, кто стоял за всеми этими паранормальными феноменами?

Мьюту взглянул на него, подняв брови:

— Допустим, что я.

Детектив насупился и тяжело вздохнул. Ему не нравился такой ответ.

— Вы же понимаете, что если возьмете это на себя, Вас привлекут к ответственности?

Но Макса ничто не пугало. Теперь уже вряд ли в мире оставалось хоть что-либо, что могло бы испугать его.

— Как сказал один мой друг, «за все свои грехи я буду отвечать сам, и всем живым желаю того же».

Эти слова из уст Твоми смутили Эусина. Вероятно, детектив не ожидал такого поступка от мьюту, как, впрочем, и многие. И, кроме прочего, Фанталлен как самый близкий друг Крикса не мог требовать ни от кого такой же жертвенности, какая чуть не погубила Нико, хотя сам Эусин сделал бы то же самое, будь у него возможность.

— Хоть кто-нибудь сможет однажды дать внятные ответы? — задал риторический вопрос самому себе детектив.

— Неведенье — это благо, мистер Фанталлен, — ответил ему Макс.

— Ну да, неведенье — благо, а молчанье — золото. Вы слишком много берете на себя, мистер Твоми. Не боитесь, что Ваши мысли сведут Вас с ума, если Вы их не выразите? Хотя бы в словах — в анонимной исповеди…

— Мои мысли, память и боль навсегда останутся только моими, потому что я ни за что не доверю их какому-то там шринку или, хуже того, священнику. Да и какой психоаналитик не испугается моей исповеди? Если я только расскажу, как эта пирамида раскатала Джованни Лучано по полу… Вы, детектив, наверняка помните время, когда автомобили еще двигались по асфальтовым дорогам, и хотя бы раз видели раздавленных шинами животных. Я сам их никогда не видел, как Вы понимаете, но уверен, что они выглядели именно так, как то, что осталось от Джованни. Брат не дал сделать это мне. Не дал взять это на себя.

Тиис. Что с ним произошло? Может, он просто решил исчезнуть, когда подвернулся случай. А, может, также погиб под божественным пирамидальным камнем. Твоми лишь точно знал, что больше они не встретятся: мьюту — первый и пока единственный в своем роде, и мью — последний выживший в своем. Они были как два полюса одной планеты. Макс Твоми не умел по-настоящему ценить свою жизнь, а Тиис принес в жертву целый вид ради жизни Макса Твоми.

В этой жизни, пусть и созданной искусственно, соединилось все — торжество разума, торжество воли, торжество единства рас и поколений. Чудо. Такое простое и такое сложное. Но даже обстоятельства рождения, сделавшие его таким особенным, не накладывали на рожденного никаких обязательств. Кроме одного: «Просто живи!».

Из последнего урока Тииса мьюту сделал для себя один вывод: он непременно сумеет полюбить эту жизнь. Лишь одна мысль не давала ему покоя: он так никогда и не узнает, победил в игре с Лучано или проиграл.

— А я доверял бумаге, — как бы между прочим, признался Фанталлен. — Я пытался написать историю «Духа Нико Старра». Вот, — он достал их внутреннего кармана плаща пачку густо исписанных листов бумаги. — Можно сказать, авторский экземпляр с дарственной надписью. Я думаю, Нико найдет там для себя новые полезные сведения. Вы передадите ему?

— Я уезжаю… — хотел возразить Макс Твоми, но не успел. Эусин, выпустив из рук бумаги, повалился навзничь. Мьюту с помощью телекинеза перехватил рукописи в воздухе — бумаги были покрыты голубыми пятнами искусственной крови. Фанталлен был ранен, но почему-то молчал об этом. Может, именно ради встречи с Нико.

Макс позвал медиков, хотя уже ощущал, что все кончено. Детектив озвучил ему свою последнюю волю.

После выписки Юджина Хасарда из Медицинского центра Шон Андерс выделил ему гостевую комнату в НЦИЭС и настоял, чтобы после операции кадабра какое-то время оставался под наблюдением Яна Уэста. Личный медик должен был следить, чтобы Юджин принимал предписанное лечение. Регенерация клеток его мозга пошла ускоренными темпами. Из-за этого ему стало сложно думать: его мысли чудовищно путались. Даже слова в предложениях, из которых состояли эти мысли. Даже отдельные звуки в словах.

После операции Юджин пришел в сознание резко, в двигательном возбуждении и с застывшими от ужаса глазами.

— Невщ! — восклицал и орал он. — Невщ! Какще селчас невщ?!

— Он спрашивает о небе, — наконец, понял Юджина Шон Андерс.

Он подошел к окну и свернул роллеты. Кадабра, взглянув в окно, глубоко вздохнул и опустил голову на подушку. Казалось, все было хорошо, но после первой же ночи в больнице, которую он провел в здравом сознании, стало ясно, что крик и страх еще долго будут сопровождать каждое его пробуждение.

Еще большей мукой для Юджина стало то, что после травмы он разом утратил все свои способности. Зеркальный куб Рубика, который он вертел в руках, оставался непобежденным уже два дня, когда обычно для того, чтобы собрать головоломку, Джину требовалось три минуты.

— Тебе не кажется, что ты что-то делаешь неправильно? — поинтересовался Шон.

— Я разбираю его, а не собираю, — попытался объяснить Юджин. — Чтщ мне еое пейать?

Эта тема была для него болезненной, и от волнения снова началась путаница в буквах. Из-за нее кадабра не мог читать, а порой и нормально изъясняться: пытаясь сосредоточиться на порядке букв, он терял значение слов. Постепенно это начало проходить, но если он нервничал, недуг снова давал о себе знать.

— Смотря что ты хочешь делать, — попытался спокойно ответить Шон Андерс, хотя его ситуация волновала не меньше.

— Я? — Джин удрученно вздохнул. — Я хщчу жить дщйнщл жизнью, пщка не умгу. Я хщчуй ювить и выть йювимым. Я хщчу узнать как мщжнщ фщйше щбщ всем в этщм миге.

Отец Сабрины с долей печали улыбнулся:

— Это хорошие мысли, Юджин, хоть я бы их и не понял, не будь я телепатом. Тебе, похоже, пора отдохнуть.

— Газбе я авга, чтщвы так мнщрщ сдать?

— Ну, это как посмотреть. Послеобеденный сон — сиеста — давняя традиция во многих странах. Так что сейчас Уэст проверит твои жизненные показатели, даст тебе успокоительное — и ты отдохнешь.

— Тщйкщ… га… разбуди меня… к вечернему выпуску новостей, — немного успокоившись, попросил Юджин.

— Хорошо. Только, Джин… Мне нужно еще кое-что сообщить тебе, и, пожалуйста, постарайся правильно воспринять это. Я записал тебя к психоаналитику.

— Как?! — обеспокоенно переспросил Хасард. На самом деле он хотел сказать «почему» или «по какой причине», но очередное волнение не позволило ему выговорить длинное слово. Однако Шон и так все понимал.

— Я чувствую это даже без телепатии — ты боишься, но из-за амнезии сам не знаешь, чего. Что-то заставляет тебя бежать к окну после пробуждения и с тревогой смотреть на небо. Тебе нужна помощь — ты сам знаешь это. Не смотри на меня так — я не ставлю под сомнение твою духовную силу, я лишь не хочу, чтобы ты страдал… Если бы я мог, я бы сам… Я ведь всегда заботился о тебе… как о родном сыне.

Слова отца Сабрины были абсолютно искренними. Когда Джин был еще аброй, Андерс легко принял его в свою семью, как сына, и ни разу не жалел об этом. Сейчас его даже не волновало, что там было между Юджином и Сабри, ведь Шон сам был полуэкстрасенсом, как сказал бы Макс Твоми. Огромная шершавая ладонь Шона легла между острых ушей на обритую голову Джина. Пальцы коснулись холодных и гладких, еще свежих шрамов. Андерс убрал руку, опасаясь сделать кадабре больно, однако тот уже заснул. Он был вынужден спать по восемнадцать часов, чтобы его мозг и память восстанавливались. И он спал, как ребенок, однако не улыбался, а хмурился во сне, а его глазные яблоки суматошно двигались под воспаленными веками — в болезненных снах жизнь Хасарда наполняли кошмары. Один и тот же кошмар, после которого он требовал включить новости или бежал к окну. Но настоящий кошмар ждал его впереди, после пробуждения.

— Вставай, Юджин, — разбудил его Шон утром двенадцатого февраля. — Нам нужно в Восточный Шафран-Айленд. Сегодня Старейшина назовет преемника.

— Причем тут я? — недоумевал кадабра.

— Ты его сын.

— Возможно… Но кому я там нужен с… дырками в голове?

Шон понимал, что кадабра имел в виду. Не раны — они давно зажили. Дыры в памяти и в сознании. Это было мучительно для Джина — и Андерс видел это.

Кадабра встал и принялся одеваться. Он изменил своему стилю и перестал носить яркие вещи, отдавая предпочтение чему-то строгому и темному. И сейчас он выбрал неброский, хоть и элегантный пиджак. Умбреон — практически полностью черный, а светлые отметины сияли в темноте, как светоотражательные ленты. Только ковбойская шляпа, которая давно стала визитной карточкой чемпиона Хасарда, оставалась аксессуаром, от которого он не отказался. Шерсть на темени уже успела отрасти, но Юджин ненавидел свои шрамы. Он надвинул черную шляпу на глаза и равнодушно пошел за отцом Сабрины.

В городе уже третий день шел снег, и Шону Андерсу понадобилось время, чтобы почистить машину. Поэтому сперва ему показалось, что он опоздал, когда подъехал к «Арес Хилл Плазе» и не нашел там никого. Но Андерс тут же заметил, что собрание проходило дальше, около руин разрушенного моста. Шон решил пройтись туда пешком. Он вышел из аэрокара и полной грудью вдохнул свежий морозный воздух. Выпавший ночью снег еще не утратил девственной белизны. Он, как свежий бинт, скрывал раны города.

Юджин тоже вышел из машины и поплелся за Шоном с выражением уныния на лице. Кадабра думал о том, что его отец на пятнадцать лет забыл о нем. Около разрушенного моста, стоя в центре круга, образованного толпой экстрасенсов, его отец — черный призрак среди живых Джон-Геральд — встречал сына с распростертыми объятиями. Но Юджин прошел мимо, игнорируя его, и встал рядом с Джильдой Бишоп и Криксом Никополидисом, которые тоже находились здесь. Крикс снова был весь в белом, только руки его скрывали черные кожаные перчатки. Джилл была в своем старом плаще, рваной майке и кожаных штанах, словно ей вовсе был нипочем холод. В руках бывшая чемпионка держала камеру — она готовилась снимать церемонию.

Когда все были на месте, и воцарилась тишина, из толпы вышел Ник Адельберт. Он вернул Старейшине символ его власти — амулет с камнем храма Абраксаса в Гвиане. Джон взял талисман и пожал огромную руку гипно, после чего Ник вернулся в толпу.

— Я не стану тянуть время, — произнес Джон, как всегда спокойно. — Крикс Никополидис, он же Нико Старр, будет следующим после меня. Подойди, Крикс.

Алаказам в белом костюме вышел вперед, и Старейшина передал ему амулет.

— Ты благородный мужчина, Крикс, с большой душой, — сказал Джон, держа преемника за руку. — Не растеряй то хорошее, что есть в тебе. Больше напутствовать тебя я не стану — ты гораздо мудрее меня.

— Это честь для меня, — ответил Крикс, склонив голову.

Он надел талисман и встал рядом с Джоном.

— У меня осталось лишь одно дело, — сообщил Старейшина. — Я хочу попросить прощения у своего сына за вынужденную разлуку с ним, которая затянулась на пятнадцать лет. Джин, пожалуйста, — во всегда ровном тоне Джона прозвучали интонации мольбы, — подойди ко мне.

Шон похлопал Юджина по плечу, и тот вышел вперед. Взгляд его оставался мрачным и опустошенным, безучастным к происходящему.

— Неподходящее время! — воскликнул Джон, взяв сына за плечи. — Прости, что сложилось так! Проклятье… Но ты должен знать. Я просто хотел дать тебе шанс, хотел дать тебе жизнь! Вайнайатт пророчил, что ты… умрешь, если не покинешь Восточный Шафран-Айленд.

— Ты… продал меня… из-за пгщгщчестба?! — взволнованно переспросил кадабра.

— Нет. Ты был болен. Ты, наверное, не помнишь, как ты болел… У тебя во время жара все время были нарушения сознания. Тебе казалось, что амулет над кроватью — это острый стальной стержень в лапе Генгара…

— Не пгщизнщси имя!.. — пытался выкрикнуть Юджин, но запутался в словах. — НЕ НАПЩ!

— Ладно, я не буду. Только не волнуйся, прошу. Нет, ты можешь справедливо гневаться на меня — в твоих проблемах со здоровьем есть наша вина — вина родителей…

— Стоп, — попытался спокойно и внятно говорить Юджин, но снова сбился. — Ктщ выла мщя мать?

— Она не была — она есть, Джин. Ты все поймешь, когда я только скажу имя. Клементина… возлюбленная сестра Клементина.

Юджин знал это имя, хоть и никогда не видел ту, кому оно принадлежало. Клементина была единственной родной сестрой Хасарда старшего, пути с которой у него разошлись после недолгого совместного визита в Канаду, как он об этом рассказал. Но теперь Джин все понимал. Представители гордых древних родов в Братстве Прорицателей были настолько ослеплены своим величием и эгоизмом! Геральд Хасард не доверял никому, потому не взял женщину из другого древнего рода, а смешивать свои «хорошие гены» с генами простаков ему не позволила гордость. А много ли гордости было в том, чтобы склонить к кровосмесительной связи родную сестру?! Много ли чести было для наследника древнего рода понимать, что он — плод инцеста?!

— Ты сможешь найти ее, — сказал Джон. — Она смогла уехать из Канады в Европу под именем Клементина Морган, последовать туда, куда ведут наши корни. Она жива… я еще чувствую. Хотя чувства мои слабеют — ясное дело, это мой конец. Я расплатился за все, что сделал не так…

— Нет… — почему-то проронил Юджин. В его душе что-то переменилось.

— Таков порядок, — сказал Джон, по-прежнему смиренно.

— Дщгяпщк? Меня не вщйнует дщгяпщк. Я сщвигаюсь жить, йювить и умегеть в дщйном и абщйютном хащсе!

— Мой несчастный сын, что сделал с тобой Абраксас?! — воскликнул Старейшина. — Но перестрой себя и смирись с моим решением.

Джон зашагал к руинам моста, чтобы не отсрочивать более мучительный момент. Но смириться прямо сейчас его сын не мог.

— Щтец! Щ… щ… о… О! Отец… Отец! Не надо! Твоми сможет помочь тебе, я уверен… Я не могу… я… Пятнадцать лет… Черт.

В сознании Юджина внезапно наступила ослепительная ясность: он понимал, что впервые видит своего отца после пятнадцати лет разлуки! Но это уже не его отец — призрак без лица, уходящий во тьму… Неуловимый, он ускользает сквозь пальцы. Сын цепляется за его куртку, та легко соскальзывает с невероятно тощих плеч… И черный силуэт уходит в белое безмолвие.

— Мысли больше не путаются… Теперь я осознаю все слишком хорошо.

Старейшина Джон-Геральд Хасард был готов умереть двенадцатого февраля 2095-го года. Его единственный сын за невозможностью последний раз обнять отца прижимал к груди его кожаную куртку. Новый Старейшина Крикс Никополидис со смиренным лицом держал руку на плече Джильды Бишоп. Никто не видел слез на глазах Стальной Леди — может, из-за камеры, объектив которой она не убирала от лица ни на миг. Через систему линз проще было смотреть, как Джон из последних сил восходит по искривленной балке на вершину сокрушенного моста, как ветер, швыряя в него хлопья снега, норовит сорвать черные бинты. Джилл непрерывно снимала каждое мгновение: как Джон, взойдя на мост, последний раз входит в транс, из которого нет возврата, как снег погребальным саваном окутывает его оцепенелое тело. Она продолжала снимать до тех пор, пока кадр не стал полностью белым.