В полнолуние шкуры наденем,
Волчьи шкуры с тяжелою шерстью,
И два зверя скользнут, словно тени,
В древних диких лесов черный перстень.
Погубил снова все человечье
Воздух, кровью до неба пропахший.
В волчьих шкурах нам все таки легче:
Нам не жалко, не стыдно, не страшно.
Мы всю ночь проведем на просторе,
Мы свои имена позабудем.
Воздух ночи пронзительно горек -
Это знают лишь бывшие люди.
Нам до утренних трех кукареку
Дали время звериное наше.
Потому в эту древнюю реку
Мы вступить не пытаемся дважды.
А потом, как потухшие свечи,
Почернеют в глазах уголечки.
Забывали мы все человечье,
Но забыть ли когда-нибудь волчье?
Птицы сегодня в Вырий опять летят,
Из полночи да в полуденный сказочный сад,
Кукушка от сада с собою ключи несет.
Холоден, труден далекий ночной полет.
Семь золотых ключей, словно семь колосков,
Будут они отпирать семь золотых замков,
Будут они открывать семь золотых ворот.
В Вырий птицы летят, вернутся под новый год.
Будут в саду коротать долгие зимние дни.
В Вырии реки шумят, ярче, чем небо они.
Воздух там чист и свеж, там буйство цветов и трав.
Полон сказочный сад радости и забав.
В Вырии сладко поют Сирин и Алконост:
"Кто хочет в Вырий попасть - мы ждем его на погост"
Праздник продолжался,
Тек разноцветными венами.
Мало кто трезв остался,
В это ночное время
Падали листья звездами,
Падали звезды листьями,
Винограды в бокалах гроздьями,
Забродили волнами мглистыми.
Кто-то смеялся,
А кто-то не мог устоять на ногах.
Кто-то пытался
Удержать себя в руках.
Все шумело,
Шумели деревья,
Толпа галдела,
Теряя разума перья,
Как стая ополоумевших чаек.
А он даже не смотрел,
Как в глотках питье оседает.
Он бледен, как мел,
У него волосы вьются,
У него глаза с искрами.
Такие не плачут, только смеются,
Повсюду себя выискивая.
Он видел,
Как Кирка поила гостей,
Инеем
Устилала для них постель.
Он был невидим:
Ночь он знал наизусть.
Звездный дым
Выходил из его уст.
Порозовевшие, с лихорадочным румянцем на щеках,
Люди падали в забытье.
А у него в глазах искры, он, он только
Видел, кто ворочается на дне,
Как разверзлась земля,
Показалось белое, как волдырь.
Заурчал, забился, хрипя,
Этот пузырь.
Затем раскрылся,
И гноем земли потекли оттуда
С криком, улюлюканьем и свистом
Другие люди.
У них были пожелтевшие лица,
Похожие на изъеденный молью ковер.
Если бы он был трусом – он бы начал молиться.
Но он развел костер.
Те, подземные, морщили впалые носы,
Прикрывали глаза руками в язвах,
Катались по земле, грызли ее, как бешеные псы,
Но не подошли, ни один, ни все сразу.
Не костер их пугал, а крохотные искры,
Крохотные искры, в глазах у этого сына ночи.
И каждый из них обломки зубов стискивал,
Что есть мочи.
А он не сидел в укрытии,
Он стал будить разрумянившихся от виноградного моря.
Говорил, что из-под земли идут могилы рыть им.
Булькающий хрип ему невольно вторил.
Его отгоняли, говорили, что это сон,
Ночной кошмар.
Что ветер шумит, и птицы трещат среди зеленых крон,
Пищит комар.
А то, что рычит, всего лишь собаки,
Злобные бродячие кобели да суки.
Другие лезли в драку
Со скуки.
А волна кричащих, ревущих, плоти алкающих
Добралась до сонных.
Кто слышал, как утаскивают товарищей,
Говорил, что грают вороны.
Кто их видел, твердил,
Что это обман зрения, наверное, с праздника украшения.
А рядом с твердящим упал без сил,
Выеденный до полного истощения.
Он, с черными завитками волос, похожими на смех
Понял, что их не спасти.
Он ушел искать тех,
Кому с ним по пути.
Костер не стал гасить, пусть играет,
Здесь давно не было таких живых.
Он ушел, оставив кормящиеся стаи
И корм для них.
Он сейчас где-то живет, он похож на нас
Только искры в глазах все те же.
Он ждет, когда наступит час
Принести надежду.
Рассыпать ее в глаза искрами,
Чтобы каждый себя выискивал.
Сегодня тростник похож на вырванный позвоночник, а вода смята, как постель у любовников. Если кто и скажет слово, то оно убьет паутину сновидений. Это слово будет «цивилизация».
I
Слова бывают гневные,
Слова бывают легкими,
Звенящие, напевные,
Желудком , сердцем, легкими,
Суставами, ладонями,
Коленями и косами,
Товарными вагонами,
Пологими откосами,
Слова бывают черные,
Слова бывают мрачные,
Слова бывают тернами,
Зеркальные, прозрачные,
Слова бывают жгучие,
Бывают многоречные,
Жестокие, колючие…
И редко – человечные.
II
Кто выдумал слово – был первым безумцем,
Кто выдумал слово – не знал, что он делал.
Слова есть, гремящие сотней презумпций,
Слова есть, шуршащие крошками мела,
Слова есть острее булатных кинжалов,
Слова есть изящнее лапок кошачьих,
Слова есть осколками мутных опалов,
Слова есть цветными мечтами незрячих,
Слова есть прозрачным медовым румянцем,
Слова, как плоды, принесенные Змеем,
Слова-поцелуй, с карамелью и танцем…
Все эти слова люди слышать не смеют.
The night was angry like a shark,
And wolf-eyed stars were shining bright.
'Twas almost dawn, not light but dark,
And hawk was drawing his dull flight.
Black lines and red drops on the white
Came here, and hawk tried to benight
Himself. He’d tired to be stark,
To act and think like baresark.
Alone in the eternal dark
Blind hawk no longer draws his flight.
Как-то маленький пришелец
Сел и стал смотреть в окно.
Может быть, на самом деле
Гости навестят его.
Чтоб гостей скорее встретить
Рано он всегда вставал
И пытал он всех на свете:
«Здесь корабль не пролетал?
Он большой, с другой планеты
На тарелку он похож»
А в ответ: «тарелок нету,
Ты забудь про эту ложь»
Но всегда упрямы дети:
Он и снова и опять
Повторял: «с другой планеты
Будут гости прилетать.
Я хочу узнать скорее,
Чем их нужно угостить.
Мы бензину им согреем?
Кислоты дадим попить?
Может, нравятся им гайки,
Чтоб хрустели на зубах?
Я скажу вам без утайки,
Это вкусно, просто ах.
Я еще люблю на завтрак
Кушать фосфор и мышьяк.
Вдруг прибудут гости завтра –
Угощать их будем как?»
Он опять вздыхал упрямо,
Становился как-то тих.
Верят дети-марсиане:
Есть похожие на них.
Пантеру поймали, и в клетке томится
Прекрасная бывшая джунглей царица.
Но с пленом смириться пантера не может
И прутья, как кости, отчаянно гложет.
До крови, до боли растрескались десны,
И клык каждый до основания стесан.
Но все же грызет и кусает она
Все то, что лишило покоя и сна.
Всем телом бросается смело на прутья,
Упрямо пытаясь сломать и согнуть их.
Но тщетно: сильнее, чем воля, металл.
Все злее пантера, все шире оскал.
Царапает стены и мечется с воем.
Нет, в клетке не будет пантере покоя!
И снова пантера на клетку свою
Кидается в этом неравном бою.
Так будет она до скончания дней
Сражаться упрямо с неволей своей.
Будет дождь моросить, будет запах полей,
И кружить будут стаи крикливых стрижей.
Вновь споют лягушата в вечернем пруду.
Белым цветом оденутся сливы в саду.
И зарянки, надев свой наряд из огня,
На заборе споют с наступлением дня.
Не узнает никто, что была здесь война,
Незаметно пройдет и угаснет она.
Ни деревья, ни птицы не будут жалеть,
Если будет в земле человечество тлеть.
И Весна, поутру встретив новый рассвет,
Вряд ли сможет заметить, что нас больше нет.
Ты словами до капель кровавых
Режешь сухие рты.
Здесь не будет ни левых, ни правых,
Только железный стыд.
Нервно бьешь всех заснувших наотмашь:
Сон им пора забыть.
Много их, выбирающих роскошь –
Новая волчья сыть.
Кто возьмется за старые флаги,
Если бессмертен враг?
И кому здесь довлеет отваги
Сделать свой первый шаг?
Вновь поднимутся бурной лавой –
Только бы не остыть.
Ты словами до капель кровавых
Режешь сухие рты.
А вчера начнется жатва -
Срежет русы кудри август,
Срежет он серпом колосья;
И тогда проснутся совы.
Полетят к рассвету птицы,
В небе неба им не видно.
Но когда начнется жатва,
Шеи пестрые подставят.
Им сквозь смеженные веки
Лучше видно новый месяц.
А на небе тоже жатва:
Звезды месяцем срезают. ..
Потому так так похоронно
Каждый раз приходит осень.
Птица разбилась вдребезги о стекло.
Рухнул на землю мокрый нелепый ком.
Кости да перья кровью заволокло.
Колокола будут звонить по ком?
Много ли чести птахе такой — на свет?
Много ли чести птахе такой — во тьму?
Смерть только слово, смерти в помине нет.
Те, кто уходит, птицу с собой возьмут.
Перья развеются, пеплом развеются здесь.
Кровь и песок глиной замесятся — так!
Вот человек вылеплен заново — весь.
В красной да птичьей делает первый шаг.
Анна, мы помним, ты любишь смеяться,
Любишь веселые алые блики.
Знали, вернешься, поэтому ждали.
Анна, мы денно и нощно искали,
Лик твой, но были чужие лишь лики.
Анна, никто так не мог улыбаться.
Слово твое тишиной серебрится
Плечи – бутон самой нежной из лилий.
Анна, забыть ли нам взгляд этот серый?
Мы без тебя жили болью и верой,
Мы темноты и тумана испили.
Анна, приветствуем, наша царица.
Смолкли тяжелые отзвуки гневных шагов,
Вновь покачнулись ступени и пламя свечей,
Анна, куда ты уходишь от бледных детей?
Мы – эти дети из черных дурманящих снов.
Анна, мы ждали тебя, мы поклялись любить
Этот профиль, улыбку и белую лилию плеч.
Анна, прости нас, неслушавших мудрую речь
Мы потерялись, мы ждем, мы не знаем, как жить.
Разве забудем мы черное золото кос?
Разве забудем твой гордый и вспыльчивый нрав?
Анна, не надо судить, кто был прав, кто не прав.
Дай нам ответ на один, на один лишь вопрос.
Анна, скажи, возвратишься ли к детям своим?
Ты королева; забыть ли огонь серых глаз?
Анна, зачем ты уходишь сегодня от нас?
Мы без тебя только дым, только дым, только дым…