Прошло 3 дня с тех пор, как Родерик познакомился с командой Летучего Галарца и их бравым капитаном Рикой. Невероятный и заразный оптимизм экипажа таинственного судна удивлял и поражал Ловкача. Как разительно их поведение отличалось от угрюмых и подавленных взглядов экипажа родного корабля гардемарина, которые уже стали больше чем семьёй для Родерика.

Про́клятая команда не менее про́клятого корабля. Судьба, что хуже смерти. Родерик не был первым, кто рискнул покинуть корабль, который давно уже стал для него домом. Но временная петля всё равно приводила к одному и тому же исходу. Всё всегда заканчивалось одним и тем же - капитан корабля стоит в одиночестве, а рядом с ним - верный пистоль, такой ненавистный, но такой важный. И выбор у капитана оставался простой, но при этом невероятно сложный. Иронично, но у Родерика появился шанс разорвать эту временную петлю и дать своей команде шанс. И уже неважно даже, шанс на жизнь или на смерть - важно лишь то, что петля может оказаться разорвана, и за один этот шанс любой человек с про́клятого судна будет готов на всё.

И вот, имея за плечами настолько тяжёлый груз, казалось, Родерик никогда не смог бы отвлечься от дамоклова меча, который довлело над ним проклятие. Но буквально пара дней на Галарце заставила это мнение не просто треснуть - а разбиться в осколки. Где-то в глубине души Родерик верил... хотел верить... в то, что на этом корабле он сможет найти спасение для всей своей команды. И если ради этого предстоит опасное путешествие - почему бы и нет?

В конце концов, если придётся сменить китель на гардемаринский жилет, а корабль на Летучего Галарца, то что в этом плохого? Одни и те же бедствия и приключения со своего родного корабля со временем стали восприниматься как рутина, а на Галарце уж точно скучать не придётся. Главное, за что беспокоился Родерик - лишь бы успеть до того, как настанет его черёд уйти. Но поскольку петля только-только развернулась, время пока было.

Ловкач одёрнул себя. Неужели он впервые за долгие столетия смотрел в будущее с оптимизмом? С предвкушением и ожиданием? А может, даже с, казалось, утраченной навеки надеждой?